Красная кровь. Ярко-голубой бархат. Изборожденная прожилками, напоминающая сливу плоть. Белое мокрое перышко. Фарфор с золотой окантовкой. Красное бургундское вино…
В висках немилосердно стучало, но за тупой болью вставали похожие на галлюцинации образы.
Мишель ласкает ее вином… Ах нет, он ласкал ее не вином, а бутылкой из-под вина. Прохладное стекло скатывалось, скользило, проникало внутрь и наполняло влагой. Скорее холодной, чем горячей. А горлышко казалось тонким, а не толстым. Мишель пил вино прямо с ее тела, словно она изящнейший из бокалов.
Внезапно Энн почувствовала, как что-то уперлось ей между ног, и поняла, что это не сон. Бургундское связало ей язык сладостной терпкостью.
Но вот она открыла глаза. Ей на грудь опустилась рука, а нога придавила живот. Энн поняла, что на нее навалился Майкл. Это ее и разбудило, а не звон старых маминых часов. В груди потеплело, сразу прояснилась память: то, что она видела, не было сном.
Она пробовала этого мужчину на вкус. Сосала его, довела до оргазма. А теперь он спал подле нее, почти на ней. И она лишилась возможности предаться новому наслаждению.
Энн почувствовала себя слегка разочарованной. У нее кружилась голова, словно сознание существовало отдельно от тела. Извиваясь, она освободилась от его веса и выбралась из-под рук и ног, на шелковую простыню.
Какой юной чувствует себя женщина, когда ее волосы распушены, а не заплетены в тугой пучок или косу. На свободе Энн внезапно стало одиноко, и она посмотрела на Майкла. Смуглые плечи казались необыкновенно мужественными на фоне белого шелка и зеленого бархата. Правой щекой он зарылся в подушку, а по левой скользили неглубокие утренние тени. Веки оставались закрытыми, а ресницы напоминали блестящий черный веер.
Он выглядел таким… беззащитным. Соблазнительным. Ни одна бы женщина не устояла. А он был в полном ее распоряжении — на предстоящие двадцать шесть дней.
Любовник старой девы.
Боясь разбудить, Энн затаила дыхание и осторожно коснулась его колючей щеки. Провела пальцем по борозде шрама на скуле. Майкл вздрогнул.
Наваждение кончилось. Энн отдернула руку — она не хотела его будить. Было много других дел. Предстояло побороть страхи, с которыми она одна никогда бы не решилась сражаться.
Энн соскользнула с кровати.
Майклу пришлось скомкать в кулаке простыню, чтобы удержаться и не броситься на Энн. Она впервые проснулась утром в его объятиях. Вчера, убедив ее остаться у себя, Майкл покинул спальню, сославшись на то, что хочет дать ей время привести себя в порядок.
Интимные отношения были ей еще в новинку, и требовалось создать иллюзию уединения. Майкл это понимал и не обижался.
Там, где Энн коснулась шрамов, щека немилосердно горела. Майкл заставил себя не шевелиться и прислушивался, как она шлепала босыми ногами по полу. Скрипнула дверь в ванную, звякнула закрываемая защелка. Через несколько минут раздался приглушенный шум спускаемой в туалете воды. Побежала струйка из крана, зубная щетка задела край фаянсовой раковины.
Утренние звуки.
Он тысячу раз слышал их, лежа в кровати, пока очередная женщина приводила себя в порядок. Диана, например, совершая омовение, пела. А Энн тихо и спокойно заботилась о себе. Точно так же, как заботилась о нем. Была ли она шокирована теми необычными способами любви, которые он показал ей при свете дня? Запомнила ли все детали, как запомнил их он? Интересно, когда обнаружат отсутствие юриста? И будет ли Энн о нем горевать?
Раздался осторожный щелчок — это отворилась дверь из ванной. Майкл не шевельнулся, но каждый его нерв напрягся; он ждал, что она будет делать дальше.
Энн подошла к шезлонгу и взглянула на разбросанную одежду — шерстяные панталоны, льняную рубашку, шерстяные нижние юбки — все, что он с нее сорвал, перед тем как показать, откуда лучше смаковать хорошее вино.
Вспыхнуло предвкушение. Ее корсет оказался не из тех, какие женщины способны зашнуровать сами. Более того, и вчерашнее платье застегивалось не на груди, а на спине. Чтобы полностью одеться, Энн придется его разбудить.
Скрипнула дверца гардероба. Майклу не потребовалось поворачивать голову: он и так знал, что ее вещи — юбки и лифы — висят бок о бок с его.
Шорох, снова шаги, шелест материи и скрип проминаемой подушки. Майкл понял, что Энн опустилась в желтый шезлонг. Верхняя юбка неряшливо задрана, и она натягивает на ноги телесного цвета чулки. А потом поправляет на нежных округлых бедрах белые подвязки.
Между ног дрогнуло и стало увеличиваться. Майкл мысленно следил за тем, как Энн одевалась. Женщина ни разу не спросила, почему в доме нет ни одного зеркала, и не жаловалась на неудобства. Пожалуй, придется купить для нее одно.
Майкл тут же отбросил эту мысль. Нет, зеркало ей не потребуется. Он будет служить ей горничной. Трюмо. Всем, чем нужно.
Внезапно он вспомнил, что на туалетном столике лежит ее зубная щетка, та, что распаковала домоправительница Мэри, но гребень был только один — его.
Он сделал это специально: пусть держит резную янтарную рукоять, погружает зубья в пряди и при этом вспоминает, что этот янтарь держала его рука, что это он расчесывал ее волосы накануне. И будет опять перед тем, как она заберется в постель в поисках утренних удовольствий.
Майкл не уловил, когда она взяла этот гребень, только услышал, как стукнул янтарь по дереву. Затем наступила тишина: женщина искала закатившуюся куда-то заколку.
Улыбка коснулась его губ. Нет, зеркало ей не потребуется. Она справится с прической и без него — самостоятельный человек.